Книга На парусниках «Надежда» и «Нева» в Японию. Первое кругосветное плаванье российского флота - Иван Крузенштерн

Более всего не хотел он признать нас россиянами потому, что никто из нас не имел косы, какую видел он у Лаксмана и у всех с ним бывших. Он рассказывал нам о российском корабле, который привез недавно в Нагасаки пятерых японцев, претерпевших у российских берегов кораблекрушение, прибавив, что второй раз уже оказывают россияне такое великодушное благодеяние его соотечественникам. Услышав же, что это были мы самые, немало тому удивился, и когда узнал, что мы три недели только оставили Нагасаки, то удивлялся еще более и казался быть несколько обеспокоенным.

Наконец, отъезжая с корабля нашего, просил он чрезвычайно, чтобы мы как возможно скорее ушли в море. При сем представлял он нам, что место, где стояли мы на якоре, крайне опасно, что страшные тайфуны случаются здесь весною и летом весьма часто и, приводя многие другие столько же слабые причины, более всего устрашал нас множеством «бум-бум», имеющих скоро прийти сюда из Матсумая к неминуемой нашей гибели. Видев ясно, что оставаться нам здесь далее будет бесполезно и что естествоиспытатели наши не могут иметь в виду богатой для себя жатвы, старался я всемерно уверить офицера, что как скоро прочистится туман и я увижу противолежащую землю, то немедленно пойду в море.

Сим казался он был довольным, и мы расстались с ним как добрые приятели. Во весь сей день посещали нас многие японские купцы и айны. Последние привозили сушеные сельди и меняли на платье и пуговицы. Или сельди были у них слишком дешевы, или ценили они пуговицы весьма дорого, потому что за одну пуговицу давали от 50 до 100 селедок; первых же товар состоял в трубках, лакированных чашках, а наиболее в книгах с соблазнительными рисунками, которые должны составлять главное, а может быть, и единственное чтение японцев, поелику не может статься, чтобы они привезены были из Матсумая для продажи айнам.

Вид на залив графа Румянцева. Из “Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна”

В.-Т. Тилезиуса фон Тиленау

При входе в залив Румянцева, находящийся на северной стороне острова Иессо, лежат два мыса: один – севернейшая оконечность сего острова, а другой – называемый Соя; они лежат между собою NOtOO и SWtWW в расстоянии 14 миль. Залив сей, вдавшись далеко во внутренность острова к югу, составляет другой, меньший залив между мысом Румянцевым и другим, на 4 мили к северо-востоку от первого. При входе в сей меньший залив стали мы на якорь на глубине 10 саженей; грунт – густой ил, смешанный с мелким песком. Поднятие якоря стоило нам немалого труда. Время нашей здесь бытности было так кратко, что прикладного часа приливов определить мы не имели способа, однако примечания на берегу удостоверяли, что прилив бывает немаловажен.

Мая 13-го в шесть часов утра погода прояснилась, и мы увидели противолежащий берег Сахалина или японский Карафуто. Ветер продолжал дуть свежий от NO, но, невзирая на сие, снялись мы с якоря и легли NNW. Скоро потом показался нам Пик де Лангль. Я удерживаю сие название, не уничтожая, однако, первоначального имени Риишери[113]. Лаперуз по причине высоты пика и близости его к Иессо, конечно, полагал, что это есть продолжение первого острова. Если бы мы не пошли проливом между этим островом и Иессо, тогда и мы в некотором от него расстоянии могли бы подпасть той же погрешности[114].

Пик де Лангль лежит в широте 45° 11´ 10´´ N и в долготе 218° 47´ 45´´ W. Сие определение основано на многократных астрономических наблюдениях и измерениях многих углов в разные дни, в которые Пик был виден. Неправильное означение положения сего Пика на картах Лаперузова и Бротонова путешествий научает, чтобы истинную долготу и ширину всякого примечательного места вносить в журнал неминуемо. В противном случае путешествующие после непременно подвергаться будут частым погрешностям, если из пеленгов и полагаемых расстояний выводить то станут; сверх того бывает сие сопряжено с неприятными и часто тщетными трудами, когда румбы взяты не с точностью, или при переписке и печатании вкрадутся ошибки, чего редко вовсе избегнуть можно.

Испытав сам собою то достаточно, не упускал я никогда вносить в журнал широту и долготу каждого примечательного места. Так поступал Ванкувер, которому следовать в том обязан каждый мореплаватель. Ванкувер, в рассуждении ясности и точности, представляет образец, достойный подражания; сими качествами сравнялся он со знаменитыми путешественниками Куком и Кингом.

Итак, определения долгот и широт, в журнале моем помещенные, можно всегда принять истинными. Если оные и будут где-либо с показанными на карте не сходны, то это может встретиться, во-первых, редко, во-вторых, разности должны быть очень маловажны, поелику карты составлены под собственным моим надзором, и я часто сверял их с журналом.

В семь часов пополудни находилась от нас северо-восточная оконечность острова Рефуншери прямо на W в расстоянии от 20 до 25 миль; южная же на SW 70°. Остров сей не мал, средина оного довольно возвышена, а от нее склоняется берег во все стороны. Он лежит от острова Риошери NWtN в девяти милях[115]. Надо думать, что Лаперуз видел его также, но только в дальнейшем расстоянии. Может быть, сей остров есть та самая земля, которую назвал он мыс Гибер (Guibert). Под сим именем означаю я северо-восточную оконечность острова Рефуншери, лежащую, по нашим наблюдениям, под широтою 45° 27´ 45´´ и долготою 218° 56´ 00´´.